Об альбоме "Пере-good"

Новый альбом Мисина — это, конечно же, событие из разряда чудес. Около двух десятков лет прошло с выхода «Медленных сказок». Новые песни появлялись лишь изредка, только разжигали аппетит. Не всегда они оказывались действительно новыми. Чаще просто кто-то отыскивал неизданное. И вдруг — цельный альбом! До сих пор трудно трудно поверить.

Вот я его послушал. И ничего не понял. Начиная с названия - «Пере-Good». Почему половина по-русски, а половина — по-английски? Это что, «Перехорошо»? Насчет музыки я совершенно согласен. Она именно «перехорошая»; ровная, как пульс коматозника. Ничего не цепляет, не будоражит, не щемит. Но и до медитации далековато. Музыка тревожная, держит в напряжении до самого конца. Зачем? Без взлетов и падений, без всплесков и водоворотов. Так, сидишь и ждешь, что вот-вот разразится что-то неистовое. Но ничего не случается. Мисин, увы, не кричит, не зовет, не повествует, а бурчит — не в вокальном плане конечно, а в смысловом. Будто недовольный сосед на общей кухне, настроенный враждебно, однако открытых столкновений избегающий.

Тексты меня тоже не задели. Идет хоровод каких-то бессвязных образов, напрочь лишенных магического воздействия. Какие-то «Два березовых крыла». Почему березовых? Для русскости? Для рифмы? Это что, два полена? Ну, может быть, березовая рубаха — это гроб. Родился, мол, в гробу, тяжела русская участь. Почему же тогда гроб из березы, а не из дуба, как принято? И крылья тоже из березы. Ну да, на дубовых-то далеко не улетишь.

Понятно, хочется автору передать бесприютность, оголенность нашей жизни, неприкаянность человека на этом ледяном ветру. Но получается как в учебнике: «автор хотел сказать то-то и то-то...» Нет подтекста, нет глубины, нет горького юмора.

«Судили за рядили». Много русских слов и словосочетаний, но мало удачных, мало хлестких. «В небо гвозди били, чтоб землю колыхнуть». Христа, что-ли, распинали на небе? У Башлачева, например, песни тоже пропитаны русской тоской, удалью, острой горечью, и фразы там былинные просто одна на другой. Но они все заключают в себе сюжет. «Вытоптали поле, засевая небо» - уже целая философия, а ведь это всего лишь одна проходная фраза из многих. А здесь Воротнин (автор стихов) просто-напросто воротит фразы-цитаты. Цитаты не по смылсу, а по звучанию: «Каждый шел на стены, а думал, что на крест». Звучит хорошо, правда. Чего каждый шел на стены и чего думал, что на крест? На крест шел Спаситель. Каждый себя спасителем вообразить хотел, или что? А стены? Какие стены? Стенка на стенку, или на стену Плача, или на Кремлевские стены, не дай бог? Тогда причем здесь крест. И о ком вообще песня, кто судил да рядил? Одни оболочки, просто звучные фразы без смысла.

Признаюсь, я очень люблю Мисина и глубоко его чувствую. Критикую не враждебно, а только для своих, для узкого круга.

«Перегуд». Красивый припев, очень красивый, без иронии. «Солнце восходит, солнце садится. Во мгле исчезают любимые лица». На этом, пожалуй, сила песни для меня исчерпывается. Несмотря на излюбленную для Мисина тему гонимых странников, эти «старый и малый» никакого сочувствия не вызывают. Только тоску наводят, как навязчивые образы в похмельном сне. Парадоксы тоже не спасают: «все дальше и все ближе». Ну и без бога не обошлось. Русская обреченность. Возникает крамольная мысль — я тоже так могу. Написать. А это, по-моему, ужасно.

«Цыганочка» хотя бы заводная. «Закопали заживо, откопали мертвыми» - некоторые фразы броские, но опять же бессмысленные или поверхностные, как припев: «Жизнь казалась панночкой, обернулась ведьмою». Ну, как бы да. Стареем, панночки на нас уже не смотрят, только ведьмы нами интересуются. Если хорошо выпить, то «Цыганочка» даже потянет в пляс и подпеть захочется. Но слезу не выжмет.

«Скорый поезд» мне понравился, текст связный, складный, хотя тоже без юмора. Болезненное погружение в прошлое все-таки проникает в душу, сжимает сердце. Потому, наверное, что автор не выпендривается и не мудрствует лукаво, не жонглирует русскими прибаутками. Честный и простой, острый и печальный текст. Хотя скучный.

То же самое касается «Боевых ста грамм». Слезу не выжимает, но и равнодушным не оставляет. Хотя о войне есть песни и посильнее, честно говоря. Даже в жанре соцреализма.

«Свеча» - пере-repeat пройденного. Образ свечи на ветру при всем желании трудно назвать свежим. Да, обидно до боли, что скоро и это пройдет. Все там будем, что уж говорить. Хотя музыка ностальгическая, по-мисински ностальгическая.

«Родина моя» - страшный лубок, даже неловко было бы слушать, если бы не экспрессия голоса и не музыка. А текст... Тут даже Тальков лучше справился в свое время. «Солнце уходит на Запад» щемит до боли. А уж что говорить о «Я остаюсь» Крупнова? Там уже эта тема не просто раскрыта — распахнута настежь, шире уже некуда.

Мисин хотел прозвучать вне времени, обходя злободневные и просто спорные, острые темы. А получился березовый сок с мякотью. Натуральный, но пить невозможно. «Истину» мог бы и Расторгуев прекрасно спеть, если бы половину текста убрать и упростить композицию. Ей-богу, было бы даже лучше. Слишком уж наворочено тут прописных истин. Березовый салат.

«Плыть по течению» очень хорошо начинается: «Закрыть бы свинцовые веки И слушать всю ночь напролёт, Как бьются подземные реки В корнями затянутый свод» В этом стихе внезапно ощущается патрушевский буддизм-пофигизм. Но далее опять начинается нытье о житье-бытье, а в конце, аки тать, из-за угла опять вылезает бог с подозрительным обещанием отыскать тебя и проводить куда следует.

«Жизнь прекрасна». Вступление оригинально ссылается на Леннона. Потом опять следуют, толпясь, банальности, замаскированные глубокомыслием. «Проходит жизнь, кому-то жаль, а кто-то жизни не заметил, а я меж тех и меж других...» - после этого теряешь интерес к тексту. Ну да, я думал, что буду жить вечно, а вот в конце понял, что ничто не вечно, даже я. А жить ещё хочется, дайте же мне надышаться.

Может быть, я ещё не врубился в эти песни. Может быть, пройдет год-другой, и я удивлюсь нынешнему своему непониманию. Я даже надеюсь на это. Но сейчас честно делюсь своими впечатлениями. Хотелось бы ещё детальней, глубже вникнуть и расписать эти ощущения. Да только есть риск, что повествование мое затянется до бесконечности и никогда не увидит свет.

Прошу не забывать, что критикую я с большой любовью и никому Мисина в обиду не дам.

В. Голинский, 2 октября 2015 г. Германия.