 |
 |
Сергей Патрушев
Немного о себе
Гнездюсь в Москве. К сожалению, не пью. Не могу назвать себя "ценителем" творчества Андрея. :) Я отношусь к соавторам, это совсем другая категория, нежели ценительство, гораздо менее праздничная и требующая трезвой головы, холодных рук, ног... эээ... чего-то там с сердцем, ну, и всего прочего. :))))
Как мы встретились...
Кто-то дал Андрею мой телефон. Я тогда действитльно работал дворником (хотя почему-то до сих пор пишут, что Мисину
пишет дворник Сергей Патрушев...) Это меня дико смешит! :))))
Дворником я работал месяца четыре всего, когда решил покончить со своим инженерством и ушёл с большой фирмы, где получал очень хорошую зарплату... Ну и вот...
Договорились мы о встрече (у меня дома), и как-то так получилось, что я как раз припёрся с улицы во всём дворницком, грязный, небритый, замёрзший..., а тут - Андрей, хоть и не в смокинге, но всё же... И я помню мне было стыдновато... :)) (потом я изжил подобные комплексы, не одежда красит человека, а человек красит одежду). :))
Ну, а потом мы пили чай и говорили. О чём - не помню. Он оставил мне какую-то музыку на кассете (тоже не помню сейчас - какую) и... понеслось. :)) А в общем, как мне кажется, у песен нет предысторий, и каких-то смешных фактов тоже как-то я не замечал...
Ну, ругались мы раньше частенько, но всё это работало на конечный результат. Многие песни (особенно ранние и последующие) написаны Андреем прямо на стихи, сейчас как-то так получается, что наоборот - я пишу на готовую музыку. Я такой "кабинетный мышь" - позвонил Андрей, привёз (в последнее время - прислал по е-мэйлу) музыку, я и сижу ковыряюсь... :)
Андрей является Хранителем кучи моих задрыпанных тетрадей, которые я хотел выбросить, а он не дал (хотя я считаю, что надо было выбросить). И иногда читает мне по телефону мои же стишки, которых я абсолютно не узнаю... :)
Тут ещё дело в том, что он их ТАК читает, что в них появляется даже то, чего в них никогда и не было! Я бы на его месте вообще бы зарабатывал бешеные деньги на чтении стихов! Нет, честное слово - ни один артист ТАК не читает стихи (неважно, мои или не мои). Мне кажется (да не обидится он на меня), что читает он стихи гораздо лучше, чем поёт. Но это моё личное мнение.
Вот...
Не знаю, что ещё вспомнить. :)
Стишки мои
Стишки мои (нынешние особенно) - абсолютно не тексты песен. И, тем более, для Андрея. Тут я есть такой, какой есть. Именно поэтому, наверное, сейчас и нет песен НА мои стихи.
В то же время, когда я пишу для Андрея, на музыку - прежний стиль сохраняется. То есть общий посыл мисинских песен практически неизменен (в хорошем смысле). Просто я уже знаю, чего он хочет. Кстати именно тексты и долгое сотрудничество с Андреем помогли мне в том плане, что я стал писать малость получше, чем сначала... :))
Так что я ему очень благодарен. Очень часто он меня просто понуждал и заставлял писать, хотя я дико брыкался и несколько раз просто вообще перкращал это делать.
О своей "музыке" могу сказать, что её, слава Богу, больше нет. Отбаловался. :)
Во времена кухонной студии Андрея Синяева было записано два или три магнитоальбома. Кажется в одном или в двух Андрей участвовал. А вернее просто играл на всём. :)
Но сейчас всё это уже плохо помню, и альбомов этих у меня давно нет (однажды просто разломал кассеты, чтоб соблазна не было. Уж очень там было всё глупо и по-детски. Хотя Андрей играл там, как Бог!
Но ведь никакие аранжировки и виртуознейшие гитарные проигрыши не спасут "отца русской демократии", если он просто Киса Воробьянинов, каковым в музыке я был всегда. :))) Тем не менее я не жалею о тех временах и считаю, что работа над альбомами и дрынканье на гитаре с попытками петь - дали мне отличную школу и понимание самого процесса написания песен и текстов для них. Я тогда начал понимать КАК это ВСЁ делается. Не каждому поэту так везёт. :)
Кстати, хочу сказать, что писать песни меня тогда опять заставляли, а я пытался извернуться, чтобы ничего не делать... Но два Андрея меня тогда прищемили крепко - Андрей Синяев и Андрей Мисин.
Спасибо им обоим, ибо это стало моей работой, дало кусок хлеба (иногда даже и с маслом) и подарило кучу свободного времени.
За последнее - особое спасибо!
Это просто неоценимый подарок!
16 Марта 2005
Ссылки
Сборник стихов Сергея Патрушева
Сборник стихов Сергея Патрушева на странице Вокс Попули
Сборник стихов Сергея Патрушева на странице Карла
Песни Сергея Патрушева
Это далеко не все записи... Пока имеем только один магнитоальбом.
Сергей Патрушев«Женщина с веслом» 1985 (магнитоальбом)Запись в студии Андрея Синяева, 1985 г. Скачать альбом [RAR, 61 Mb] |
|
Книги и сны -- сл. и вок. Сергей Патрушев, гит. Андрей Мисин | mp3 |
|
Тут должно быть ещё много песен... |
Вера ЗВЕЗДОВА.
Очень трудно облекать в слова боль от потери дорогих людей. Мы дружили с Сережей с 1990-го. Только сейчас, по прошествии двух лет после его ухода, я начинаю понимать, что Сережи больше нет и что уже никогда нельзя будет ему ни позвонить, ни написать, ни ночь напролет проговорить на кухне в Олимпийской деревне после его плутоватого: «А кто не хочет чаю?..»
Он был человеком-ангелом, легко умевшим утешать, успокаивать чужое горе...
С ним было тепло и уютно…
Он писал смешные хулиганские письма…
А после того, как однажды вместе с Сережей маленьким месяц прогостил в деревне у моих теток, меня потом долго одолевали деревенские старушки – вопросами, когда же, наконец, Сережа большой приедет снова? Он очаровал всех их до единой… Но при этом он был очень одиноким. Всегда. Как бывают одиноки только высокие души.
Сережа ненавидел интервью. Мне удалось уговорить его на подобный подвиг лишь однажды, в самом начале нашего знакомства, когда мы были еще на «вы», а потом я даже и не пыталась – зачем мучить человека?..
Вот оно, то старое интервью (с небольшими сокращениями – оставила только вопросы и ответы), опубликованное в нижегородской газете «Ленинская смена» 15 ноября 1990 года.
Сергей Патрушев: «Тигры должны гулять…»
- Сергей, давайте попробуем рассказать сказку. Чур, я начну!.. «Жил-был такой Патрушев. Жил себе, не тужил. И вдруг…»
- Знаете, а действительно – «вдруг». В школе по русскому языку у меня были «двойки» и поэзию я не любил. По остальным предметам тоже имел «тройки» и «двойки», как все великие люди. И учителя говорили маме: «Вот даже из этого (называлась фамилия моего одноклассника) рабочий получится, а из вашего – ни-че-го не получится!»
Но, как ни странно, потом я увлекся русским языком. И всерьез. Мне было стыдно, потому что стали приходить друзья и, как мэтру, показывать свои стихи: вот, мол, почитай. И когда я впервые увидел, как это безграмотно, с ошибками написано, то подумал: «Господи, а ведь и я так выгляжу!» Не скажу, что сейчас я такой уж гоголь-моголь в языке, но кое-что знаю.
Началось же все с того, что я влюбился. Как многие в 16 лет. Она меня не замечала…
- Вы страдали…
- Ужа-а-асно! И то свое состояние помню до сих пор, испытывая от этого огромное удовольствие: какой силы было чувство! О Ней и написал первые стихи.
- Так начались этапы большого пути.
- И на первом этапе я подражал Высоцкому. Играл на семиструнной гитаре, смотрел в театре все его спектакли, знал все его песни, и мои первые стихи выливались в нечто подобное. Тоненьким голоском я пытался хрипеть, и никто, кроме Высоцкого, очень долгое время меня не трогал. Ни Beatles, ни Deep Purple, ни Led Zeppelin.
Тогда я ходил в авиамодельный кружок и считал, что это дело всей моей жизни. Кружок был в подвале старого дома, стены там были толстые, и однажды в подвале появились барабаны. Не знаю, почему, но я за них сел и принялся долбить. Мог долбить сутками. Никто мне не мешал, условия были идеальные. Я покупал три батона по 28 копеек, запивал их водичкой – и играл себе. До одурения.
В итоге стал барабанщиком группы «Флаттер» Московского авиационного института, который, кстати, является кузницей кадров нашего искусства. Из его стен вышли Майя Кристалинская, Эдуард Успенский, Михаил Задорнов и другие известные ныне миру люди.
- То есть «Флаттер» - второй важный этап в вашем творческом становлении. Остановимся на нем подробнее?
- В переводе с английского «flutter» означает разрушение от автоколебаний: когда самолет превышает определенную скорость, он разрушается. И мы изо всех сил старались соответствовать этому крутому названию. Играли Deep Purple, Grand Funk. Как все тогда. По-моему, хорошо играли. Во всяком случае, на нас ходили. И мы ходили на сейшена: это было время «Рубиновой атаки», «Високосного лета», «Машины времени».
Но Андрей Макаревич уже тогда пел по-русски, а нам это довольно долгое время было неинтересно.
- Но потом лавры «МВ» стали не давать вам покоя?
- Нет, мы не были тщеславными людьми. И на концерты всегда ездили с большой неохотой. Нам просто нравилось собираться вместе и играть в свое удовольствие. И тексты мы тоже писали все, но я, наверное, оказался усидчивее других. А может быть, меня просто было легче заставить это делать.
Позже, когда начались «женитьбы бальзаминовых» и группа развалилась, я еще очень долго держался. Один записывался, играли на гитарах, на барабанах. Страшно горел этим. Но закончил институт, попал в НИИ и стал остывать-остывать… Увлекся «андроповкой» - чем еще в НИИ увлекаться?..
- И наступило долгое затишье?
- Не долгое. Вскоре я, как под локомотив, попал под ВэЛэКэСэМэ – в гостиницу «Орленок», хотя комсомольцем не был никогда. Числился инженером сцены. Но мне до сих пор непонятно: что же я там все-таки делал?..
Зато в «Орленке» сложилась некая музыкальная среда, представители которой выпускали какие-то альбомы. Подпольные, как их сейчас называют. Мне постоянно предлагали писать тексты. Я писал. Говорили, что получалось. Но я сам никогда ничего из этого не слышал, потому что не хотелось слушать.
- Тексты писались левой ногой, что ли?
- Нет, я всегда писал правой. И рукой. Это обязательно нужно упомянуть, что я – правша. Старался изо всех сил. Но музыка и сам этот жанр – попса в квадрате – мне были совершенно неинтересны. Чаще всего «сотрудничество» происходило по телефону, я даже не знал своих заказчиков в лицо. И хотя старался, но старался именно в рамках жанра и никуда из него не выскакивал. Может быть, этим-то и приглянулся.
- Ну и как высоко оценивалась работа поэта-песенника в дензнаках?
- А никак! Я очень долго этим не зарабатывал. Когда мне надоело быть инженером и слоняться по конторам, я ушел в свободный полет. Устроился грузчиком в одну из наших известных групп и поехал с ними на юг. Но они нехорошо обращались с обслуживающим персоналом – просто как с собаками. И я их бросил.
Потом мне не выслали из Грозненской филармонии трудовую книжку, и я был тунеядцем. Настоящим таким, матерым. Даже попал на комиссию по распределению трудовой силы. Пришел, мне говорят: «А-а-а, ну вот и ты! Сколько, полгода не работал? На цементный завод!» А цементный завод – я знал, что такое. Здесь полгода покрутился – и на кладбище. В общем, стал я дворником. В самую жуткую осенне-зимнюю пору. И, конечно, приобрел профессиональную дворницкую болезнь. Но мне тогда было уже все равно, и я устроился диспетчером в ДЭЗ. Там проработал то ли два, то ли три года, уже не помню. В конце концов, мне все это надоело, и в 1988 году я стал поэтом-песенником. И с тех пор с гордостью ношу это имя!
- Вы это серьезно?
- А почему бы и нет? В принципе, это ведь ремесло очень нелегкое. Естественно, устаешь не как у станка, но времени и сил уходит много. По три-четыре часа, что называется, без отрыва от производства. А потом тебе говорят: «Старик, это же совсем не то!» Ты спрашиваешь: «А что – то?» «Ну, брат, ты сам должен знать…»
Я бы сказал, что поэт-песенник, если смотреть объективно, во многом делает лицо группы.
- У вас много заказчиков?
- Мало. Я за ними не гоняюсь, и они появляются, когда это нужно. Думаю, и хорошо. Если бы у меня всегда были деньги, я бы много ел и был толстым и больным. А так я хоть и не худой, но – здоровый!
Ну а если серьезно, то я иногда просто-напросто отказываюсь от работы. Даже если нет денег. Потому что, как правило, все хотят одного и того же, такой суповой набор: луна, ночь, свет, тьма, волна обязательно… А в последнее время некоторые еще добавляют: «Ну и Бога туда приделай!» Или просят: «Напиши мне, как у Мисина». Я говорю: «У тебя музыка другая». Им почему-то кажется, что если я напишу «как у Мисина», то будет очень круто. А круто не бывает, потому что какая музыка – такие и стихи.
- Сергей, а как вы с Андреем Мисиным познакомились?
- Случайно. Я тогда был еще дворником, а он (думаю, Андрей не обидится, если я так скажу) – музыкальным дворником. То есть встретились два дворника. И что-то начало получаться. Причем совершенно не то, что сейчас получается. Как сам Андрей говорит, точкой отсчета в его творчестве, после которой он стал нащупывать что-то в себе, был Имантс Зиедонис, «Чужой». Но мне его музыка всегда нравилась: и до этапа «чужизма», и после. Во всяком случае, Андрей – единственный человек, для которого я пишу даром. Хотя не могу сказать, что мы с ним друзья до гроба. Но мне доставляет эстетическое наслаждение писать на его музыку.
- Многочисленные стихи и проза, которые вы никогда не пытались опубликовать в печати, это что – литература для себя, для друзей?
- Честно говоря, я никогда не думал об этом как о литературе. Наверное, я просто очень говорливый человек, а жизнь как-то так складывается, что поговорить-то в общем было и не с кем. Не потому, что все вокруг дураки, а я один такой умный. Но как-то так судьба поворачивала, что чаще всего я разговаривал именно с самим собой.
Кроме того, когда формулируешь что-то на бумаге, больше понимаешь. Мы ведь внутри себя почти никогда ничего формулировать не пытаемся. Фьють! – мысль пронеслась, а мы даже не даем себе труда оформить ее в слово или образ. Бумага позволяет это сделать. Хотя никакого удовольствия это и не приносит. Скорее, смахивает на род некоего мазохизма или на дурную привычку. Как курение, например. Куришь – приятно, но от никотина, который в сигарете, портится здоровье. Так и стихи – это сигарета, а то, что внутри них, это никотин. Писать стихи одновременно и приятно, и вредно.
- Мне кажется, что вам просто-напросто страшно от сознания, что вы, наконец, решились показать публике свои стихи (в этом номере «ЛС» впервые были опубликованы стихи Сережи, которые он писал не на музыку и не на заказ – В.З.).
- Страшно. Но, в конце концов, что тут скрывать-то?! Да, тиграм надо гулять. И я это делаю.
Вера ЗВЕЗДОВА.
Сергей Патрушев: «Я не хочу быть профессионалом»...
Евгений Гаврилов: – Сергей Владимирович, давайте поговорим о вас и о вашей поэзии?
Сергей Патрушев: – Родился, закончил МАИ, начал писать тексты. Не помню, какие встречи меня толкнули на ту или иную песню. И потом это было всё давно – я сейчас ничего не пишу. Просто живу.
То, что я писал для песен – это подневольный труд. И поэтому говорить о нём в превосходных степенях: «вот я написал» – смешно. Это ремесло.
А не ремесло – то, что пишу для себя. Люди иногда говорят прозой, иногда – стихами. Я иногда говорю стихами, что происходит со мной, будничное. Только стихами, в рифму. И всё.
На другие вопросы у меня нет ответов. Врать не хочется. Я практически не с кем не общаюсь. Катаюсь на велосипеде. Об этом и пишу.
– Одни и те же маршруты не рожают новых мыслей.
– Человек всегда меняется, у него появляются новые мысли. Маршруты, конечно, одни и те же. Где я найду другие? Еду в лес и катаюсь.
Трудно рассказать о внутренней жизни. Внешне она у меня никакая. Нет ни событий, ничего. Есть подпитка изнутри.
Знаете, как жил Иммануил Кант? Он вставал в определённое время, ходил гулять, возвращался. Внешне его жизнь день ото дня ничем не отличалась, ничего не происходило. Но внутренне он менялся. И писал книги. Вот и я также.
– Но прежде, чем он начал так жить, он набрал определённую сумму знаний, которые позволяли ему творить автономно. Книги какие-то прочитал.
– И я читал. И какую-то бурную жизнь прожил. Всё-таки мне 55 лет. Наверное, всё это как-то во мне переваривается сейчас. Но рассказать об этом нельзя. Как увидеть, что во мне варится? А внешне…
Понимаю, что нужны какие-то весёлые факты: а вот я эту песню сочинил пьяный, валяясь под забором… Таких историй у меня нет. Такое интервью интересно.
Понимаете, какая штука: внутренняя жизнь моя уже выражена в стихах. Они самодостаточны. Я написал стишочек, бросил его в Интернет – он валяется. Люди заходят, читают, что-то пишут по этому поводу. Я с ними разговариваю, отвечаю. Иногда, даже безотносительно к стишку.
Если бы вы меня знали, были моим другом, мы с вами не один литр выпили, гуляли, ходили, говорили – это одно. А как я могу в интервью рассказать события моей жизни? Внешних событий мало. Я же не буду рассказать, как женился. Хотя, это очень повлияло на меня. Как рос мой ребёнок – кому это интересно?
Если люди интересуются мной – пусть читают мои стихи. Есть, например, стихотворение «Велосипед». Просто описание езды на велосипеде. Но в стихотворной форме. Там всё понятно. Под этим стихотворением все подписываются. Многие даже купили велосипед.
У меня все такие стишки. Не как в песнях. Не романтичные.
Говорить о песнях не хочу. Это работа за деньги. Совершенно не романтичная.
– Какие поэты на вас повлияли?
– Читать поэзию, честно сказать, не люблю. Я читал Маяковского, Бродского – всех понемножку. Но нее люблю поэтов и поэзию. Поэтому трудно сказать, кто повлиял на меня. Как-то этому научился. Но кто – не знаю.
– Почему вы не любите поэзию?
– Могу объяснить физиологически. Кушают все. Но это не значит, что если кому-то нравится что-то, то это должны все кушать с восторгом. Но то, что нравится тебе, ты потребляешь со вкусом. Это объясняет моё отношение. Я люблю писать, но не люблю читать.
Даже знаю, что для меня это вредно. Когда кого-то читаешь, сразу начинаешь подражать. Неосознанно. Не хочу этого. Лезут чужие метафоры. Они же попадаются, они же оседают в голове. И оказывается, что ты говоришь, а это свистнул у кого-то неосознанно. Ещё и поэтому не люблю читать поэзию.
– Тогда вообще не надо ничему учиться с пелёнок, чтобы стать вполне независимым.
– Это не значит, что осознанно это делаю. Русский язык, конечно, выучил. Никто меня об этом и не спрашивал – взяли, да научили. Среда такая. А дальше не интересовался поэзией. Мне неинтересно было читать в рифму. Так получилось само. Не говорю, что это мой принцип. Мне, правда, не интересно никого читать.
Это было очень давно. Знаете, как в школе дают отторжение от поэзии? Выучите этот стишок, вот этот… Все поэзию не любят в школе. Так и заложили такое отношение к ней.
Тем не менее, когда-то прочёл всего Пушкина, лет в 17-18. Был такой период. Мне было интересно. Но тогда не писал, просто читал.
А потом стал писать. Коряво, криво, но мне было интересно это делать – писать, а не читать. Никогда не учиться писать. Это не интересно.
Таких много людей. Я не одинок. Думаю, что они есть. Но я их не знаю потому, что ни с кем не общаюсь. Мне не хочется ни с кем общаться. Мне самому с собой хорошо. Бывают экстраверты и интроверты.
Хотя могу с любым человеком пообщаться. Может, наобщался уже за жизнь. Сейчас у меня период затворничества. Просто не понимаю, зачем общаться, если можно в это время думать. Вы знаете, что общение бытовое. Можно целый день общаться, а толку никакого.
– Есть ли цель вашего самовыражения?
– Если целью назвать процесс, то, наверное. Мне нравится это делать. Не нравится потом перечитывать, книжки издавать. Меня издали, в каком-то сборнике, но я его даже не взял – боюсь читать свои стихи. Уже ничего нельзя переделать, сам видишь – коряво и глупо, ты сам так уже не думаешь.
Мне интересен процесс сочинения. Это как медитация. Впадаешь в какое-то состояние, а потом от него остаются какие-то слова. Но они уже не работают. Я не попадаю в то же состояние, перечитывая. А кто-то из читателей может попасть. Но мне это уже неинтересно.
Я понял, что мир не надо менять. Он и так прекрасен. Менять мир – это ленинизм. А я когда-то пошёл по пути буддизма, начал его рекламировать. Но сейчас понимаю, что каждый и сам найдёт эти книжки, если ему надо. Так что я буду перепевать, популяризовать, упрощать? Но был такой период.
Сейчас мне просто интересно впадать в состояние, после которого случайно, не намеренно остаются какие-то слова. Они уже не важны. Это отходы производства. Важно то состояние, после которого они случайно остались.
О целях не думаю. Смыслов найти можно сколько угодно. Был смысл, когда получал за это деньги. Кормил сына, это было работой. Сейчас трудные времена, это не приносит никаких денег. И этого смысла уже нет.
Настоящая поэзия – когда ты пишешь не за деньги. Получается здорово, свободно, легко. Форма не держит, никакой надсмотрщик не стоит.
А песни, почему я не хочу об этом говорить, хотя есть хорошие, всё писалось искренне, никогда на потребу, но всё-таки это был подневольный труд. Есть определённая форма, размер. Я уже сижу и считаю. Ага! Вот тут нельзя – размер меня держит. Это ненастоящее творчество. Я вообще противник коллективного творчества.
– Были примеры, когда вы определяли, куда надо двигаться?
– Нет. Было, когда просто брали мои стишки. Это было мне легче всего, когда что-то написано, взяли и переложили на музыку. Но это было очень редко.
Но вообще-то песня так и должна создаваться. В песне музыка первична. Если она ещё и говорящая (бывает такая музыка), то там уже настроение сказано, надо просто найти, просто, как ремесленник, подобрать слова под это настроение. А бывает такая музыка, что просто ничего не рождается. Даже за деньги.
Опять же, как ремесленник, занимавшийся этим почти тридцать лет, я много знаю об этом и, в принципе, могу под любую музыку что-то найти. Но мне это надоело ещё и по-другому, из-за круга тем.
Возьмите десять разных песен и посмотрите: о чём они спеты. Особенно попсовые. Они все о любви. Тематически они об этом. И, написав их энное количество, я их никогда не считал, меня вдруг затошнило оттого, что сам же всю поляну истоптал. Тут уже ничего не скажешь. Можно только повторяться. И как-то всё это и закончилось.
В стихах могу о чём угодно писать. Всё, что в жизни происходит. В песнях этого нельзя делать по определению. Песня – это одна мысль. Там нельзя тысячи метафор, тысячи смыслов. Это может позволить Гребенщиков. Но у него и жанр такой.
А в этих заказных песнях мне нечего говорить. Гребенщиков – свободный человек, который всегда делал то, что хотел. Вот разница в его песнях. Опять же, это – не коллективное творчество. Он сам пишет музыку, слова, сам поёт.
А здесь коллективное творчество состоит в том, что композитор придумал музыку, я придумал текст, певец поёт как-то не так, как было задумано, аранжировка чья-то. Тысячи людей участвует, а получается в итоге, что никто ни за что не отвечает.
Текст хороший, музыка хорошая, спето – тоже ничего, а вместе - …
– Но вы и музыкантом попробовали себя.
– Было. Я даже пел со сцены. Попробовал. Мне это не понравилось. Я не артист. Мне было гнусно петь всё время одно и тоже. Заучивать слова. Постоянно их забывал. И потом пою я плохо. Но был период, когда получал какие-то денежки за это. Это спасало. Но делал это через силу.
И потом, как и все поэты, читаю я свои стихи гнусно... Вы слышали, как читает Бродский? Убил бы вообще! Вообще, мысль произнесённая есть ложь. Даже зарожденная в голове. Всегда можно этому возразить, оппонировать.
Вот Мисин мои стихи читает – просто падаю. Потрясаюсь: неужели это написал я? Он уметь читать, интонировать. А я не умею читать вслух.
И опять же: я написал и забыл. Если это буду помнить, как же дальше буду писать? Стихов своих не помню насмерть. Ни одной строчки! Когда-то понял, что это и есть моё предназначение.
Вначале мне было стыдно. Меня стыдили: что же, ты своих стихов не знаешь? А что: я должен встать на стульчик и вам их читать? Зачем мне это знать? Я и своего номера телефона не помню. Но я же себе не звоню.
Также и со стихами. Когда это осознал, мне стало неинтересно, что об этом говорят. Я пишу, мне интересно писать. А читать и запоминать – неинтересно. По-моему, это совершенно естественно. Ничего необычного нет.
Есть другое: люди-артисты, которые могут петь эти песни по десять тысяч раз. Но это – другие люди. Люди разные. Есть люди-инструменты, люди-мастера и т.д. У каждого своя специфика. И когда ты сам понимаешь свою специфику – здорово. Для меня самое главное – понять: кто ты есть? И кто ты не есть?
В молодости было непонятно. Я лез на сцену, пел, у меня были какие-то альбомы. А потом понял – это не моё. Потому, что то, что я делаю – хуже, чем делают профессионалы.
А теперь у меня такой образ жизни: всписнулось, ну и списнулось.
– Может, это тоже определённый период?
– Конечно. Дай бог пожить ещё немножко. Мы с Мисиным часто спорим. Он говорит: «Ты должен быть профессионалом». А я говорю: «Я не хочу быть профессионалом». Три года вообще ничего не писал. Мне было хорошо. Потом опять стал писать.
Это для меня в жизни не главное. То я дом строил, то был сыном занят, то ещё что-то. Мне интересно изменяться. А ему надо сохранять мастерство, уровень. Опять же: я его не осуждаю. Он – такой человек, а я – такой. Но его это коробит, потому что я ушёл. Только мы начали что-то писать, стало вроде получаться вместе, но мне надоело – и я ушёл. А он «осиротел». Опять же, это – не нарочно.
Просто каждый живёт своей жизнью. Как получается. Поэтому говорить ещё о чём-то там, сделанном для меня – какая-то дичь. Потому что я не помню этого ничего, не запоминаю. Как и стихи. Истории создания песен, и песни не помню, их не слушаю.
Мне надо идти куда-то вперёд. Куда? Не знаю. Но мне так интересней. Постоянно, причём бесцельно. Я не знаю цели. Но какие-то цели получаются исполненными.
Это даже не цели. Мне интересно было попробовать: умею я писать песни. Умею. Даже получилось так, что получал за это деньги. И получил массу свободного времени. Я бросил инженерить, перестал ходить на работу. У меня как раз родился сын. Мы с ним с утра до ночи, как два маленьких дурака, играли. То, что я писал песни, дало мне возможность так жить. Хотя, не стремился к этому.
Также и дальше происходит. Не знаю, где я окажусь через год, что со мною будет. Цели у меня нет, но всё равно что-то происходит в материальном мире только потому, что меня куда-то несёт.
Есть люди, которые ставят себе цели и достигают, а я не ставлю и достигаю. Но не считаю это целью. Живу, как и все, в принципе. Правда, если бы так жили все, то жрать бы стало нечего – никто бы не сеял, не пахал.
– Тут вопрос о предназначении.
– Большинство людей не находит своего личного предназначения, и дара своего не разрабатывает. Встают на социальные рельсы: школа, институт, женился, дети, машина, дача. У них есть цель, которую достигают. Но с моей точки зрения, они проживают холостую жизнь. Они не сделали ничего, кроме ребёнка. Метнули его в будущее.
Мне не интересно ехать по социальным рельсам. Достигать неких материальных ценностей, целей. Чтобы можно было сказать: вот я достиг этого – у меня три машины, вилла на Канарах или дачка маленькая. Никогда этого не достигал, даже этого боялся.
Но зато прожил жизнь, может, несуразную, несусветную, но страшно в кайф. Тяжело было, были муторные проблемы, но всё это кайфово. Во всём всегда видел радость, шёл своей дорогой.
Рассуждать, что сделано – не дело творца. Считать на долго что-то созданное тобою или на краткий миг. Если это людям нужно, они это запоминают. Мне дико даже думать: сколько будет жить это и будет ли?
Не говорю, что лучше – то, как к этому отношусь я. Оно вызрело за 55 лет. Можно сказать, что человек – отец, инженер, но это ничего не говорит о нём. Это некие социальные функции.
Большинство людей как использует телевизор? Они его смотрят и берут пример оттуда. Вот рассказали про артиста: как он жил, умер – и человек берёт с него невольно кальку. Подсознательно. Я ТВ не смотрю ещё из-за того, чтобы не программироваться. Это действуют на подсознание – не захочешь, а что-то утащишь.
Недавно прочёл, что учёные выяснили: человек ничего не забывает. Ничего! Всё хранится в памяти. А память у человека приблизительно порядка 40 гигабайт. Не так уж и много. Эти 40 Гб легко забить одними фильмами. И забыть это невозможно. Ты даже не помнишь всего, но это там лежит. А когда ты забил эту память – всё, дальше ты уже не можешь ничего получать.
Что такое склероз? По существу, не просто засорение сосудов, а ещё и забивание памяти. Мне ещё в детстве понравилось отношение Шерлока Холмса к этому. Из-за этого плохо учился. Если мне не интересно – зачем мне это надо?
Зато есть интересные вещи для меня, которые для вас может ничто. Туда макаюсь, плаваю, запоминаю, варю в себе, перевариваю.
Тем не менее, есть люди, которые заставляют всех знать одно и тоже. Государство, школа. Запихнуть некие знания, чтобы потом общаться на одном языке. Чтобы говорили в государстве не просто одним и тем же языком, а символами, ассоциациями. Вот этого всегда боялся. Мне это было неинтересно с самого детства.
Поэтому нырял то в театр на Таганке, всё пересмотрел, мне тогда это было дико интересно. Потом было 20 лет буддизма. Опять же это всё остаётся, переваривается. Я не просто энциклопедически начитался – и всё. Всегда применял прочитанное. Поэтому мне неинтересно читать, допустим, Донцову не потому, что она глупая или что-то друге. А потому, что мне не нужны эти знания. Кто кого убил, как находить следы.
Книги читал всегда неестественные. Те, которые мог применить в жизни. Поэтому не люблю художественную литературу. Ничего не возьмёшь из неё для жизни.
Тот же буддизм читал, но брал только суть. Не выучил этих всех терминов. Мне это было не нужно. Сейчас спроси меня: как звучит то или другое на санскрите – не знаю. Когда читал, понимал суть. А названий не запоминал. Как говорил один персонаж: картинки и таблицы пропускаю, а в суть вникаю.
Всегда читал, и тут же это всё применял. Мне неинтересно было, как это называется. Просто применял на практике. И оно применялось. А теперь уже вошло в плоть и кровь и о буддизме не смогу даже поговорить на буддийском языке. Но применять – всё применяю.
Я взял то, что мне жизненно необходимо. Буддизм попался в такую минуту, когда беспросветность у меня была со всех сторон. И не знал куда бежать. Он мне очень помог. Буквально выжить. И сформировал меня. Опять же: одному человеку попался буддизм – а ему не надо. Это – не для него. Не работает. Просто такие люди бывают. Не пофигисты.
Тот же Мисин не может быть пофигистом. Он профессионал, работает, всё время что-то пишет и даже вынуждает себя, когда не хочет. А я наоборот. Я – пофигист. Не люблю работы, подневольщины. Нет денег – и чёрт с ними!
– А как же потомки?
– Не думаю, что Тютчев, когда писал, думал о том, что его стихотворения будут в учебниках. Я точно также. Иногда что-то формулируется, выскакиваешь из этого состояния и видишь то, что было не сформулировано, неосознанно, вдруг обрело какую-то формулу. Иногда. Чаще – это выражение настроения. Глубинного, подсознательного. А цели нет. Если будет цель, то ничего не будет.
Есть у меня какие-то регалии, которые мне давали за какие-то тексты. Но есть жизнь. Я вырастил ребёнка. С нуля до 22 лет. Без мамы. Это как дерево посадить, сына вырастить. Вот это – дело. Но хвалиться этим – глупо. Я же не нарочно.
О личном мне сказать нечего, о песнях – нечего. О стихах – нечего. Так о чём тогда говорить?
С социальной точки зрения я – никто, и звать меня никак. Но я всегда осознанно к этому шёл. Мне не интересно было играть в общественные игры. И писать песни было не интересно.
Был период, когда было интересно: могу ли я? Как задача. Могу ли я 16 кг поднять левой рукой сто раз? Могу. А могу песню написать? Могу. Но когда это можешь, это и это, становится скучно. И очень хочется чего-то другого. А песни писать – очень не интересно. Очень это подневольно, несвободно. Заданная несвобода.
Евгений Гаврилов
WWW
«Не замеченный никем…»
Никак не получается заснуть…
Днём позвонили и рассказали, что две с лишним недели назад погиб Сергей Патрушев. Дурацкая смерть не вяжется с этим большим и крепким добрым дядькой, всегда бодрым какой-то спокойной и одновременно озорной веселостью. С домоседом и книгочеем.
Скорее всего тебе, читающему этот редко пополняемый дневник, это имя ничего не скажет. И почти наверняка ты хоть немного знаком с творчеством Патрушева.
Песни на его стихи пели «Автограф» и «Браво», они становились хитами Мисина, Сюткина и… да долго перечислять можно. Вайкуле, Пугачева, Валерия, Ротару, проект «Скит» (так к сожалению и недореализованный русский «Cocteau Twins» или «Dead Can Dance»)…
Но для кого бы Сергей не писал – да хоть до той же Булановой (весь её первый альбом, к слову)! – как верно заметил в своё время Сергей hassel Гурьев, «Патрушев, наверное, единственный интеллигент, работающий в российской поп-поэзии без катастрофической деформации своего творческого мироощущения».
Знали его песни. Не знали его. Серёжа был уникален не только своими стихами. Светлый домосед, домашний философ в самом лучшем смысле – он был абсолютно не светским человеком, по природе своей вне всяких тусовок. Лауреат множества премий, он крайне редко являлся для их получения. Помню, фигурками «Песен года» он прижимал обои на полу во время ремонта. Он просто жил и писал стихи. В том числе и на заказ, за деньги.
Спецификой его характера частенько пользовались, замалчивая автора текстов – и как-то само собой получалось, что стихи написал исполнитель (так, многие были уверены, что весь цикл «7000 над землей» полностью создал сам Сюткин).
Очень разные по темпераменту и образу жизни, несколько лет мы дружили (такое слово я могу сказать далеко не о каждом, с кем общаюсь), потом как-то потерялись почти совсем, созваниваясь раз в несколько лет. А теперь я вспоминаю некоторые его истории.
«Представляешь, – говорил он, – совсем я дома одичал. Приезжает тут LLL [следовало имя звезды], ну переговорили, поработали, чаю выпили. Она уезжать собирается, выходит в коридор и руки назад протягивает – а я стою и никак понять не могу, что же она хочет-то?!»
Вспоминая сейчас, как он написал своего «Ангела Сна», я начинаю впадать в сопливый штампованный маразм, видя в этом тексте нечто пророческое. Глупость, конечно.
Инженер, барабанщик, в неспокойное время Патрушев был и дворником, и сантехником; однажды зимней ночью был срочно вызван на ликвидацию прорыва труб. Когда затопление в подвале было устранено, Сергей просто сел и записал то, что позже очень удачно спел Андрей Мисин:
|
Плыл на крыльях полотняных Безымянный Ангел Сна, Над землёй, в семи туманах, Чуть пониже, чем Луна. Он летел и был он волен Приземлиться где хотел. Над свечами колоколен Ангел Сна всю ночь летел. А внизу дымили трубы Неизвестных городов. А внизу скрипели зубы Шестерёнок и валов, И бессонные машины Добывали в шахтах свет, И звучало: «Не нужны нам Сны, раз ночи больше нет!..» В даль, вдоль магнитных линий, Сняв старый лётный шлем, Плыл он на лёгких крыльях Не замеченный никем… |
В Википедии уже стряпается статья о поэте. «Где ж вы раньше-то были?!» – хочется сказать; но этот вопрос я могу адресовать и себе.
Дмитрий Урюпин, звуковик
12/04/2012
Печальные песни весёлого будды
Моё знакомство с поэтом Сергеем Патрушевым состоялось в 2003 году. Чувства, которые я испытал тогда, живы до сих пор – в первую очередь, это изумление его фантастическим жизнелюбием, юмором, душевной щедростью, готовностью принимать чужие проблемы за свои. С одной оговоркой – открывался Сергей только тем людям, которые не имели отношения к официозу. К
этому времени основная деятельность по снабжению отечественной попсы (нужно ведь было и самому что-то кушать, и в одиночку воспитывать сына) тяготила его всё больше, поэтому добрую половину дня и почти всю ночь он обитал на всевозможных сайтах и форумах, где он мог быть не знаменитым поэтом, а самим собой, сокрывшимся за каким-нибудь бодреньким псевдонимом. На бурлящем всеми оттенками человеческой комедии поэтическом сайте «Стихи.ру» он печатался поначалу под ником Serp, и за каждым его стихотворением охотилась целая армия поклонников, с которыми он, как настоящий гуру, вел многостраничные
душеспасительные беседы. Идея писать «без авторства» его очень воодушевляла – пару раз он натыкался в Сети на свои юмористические стишки, растиражированные как «народные» и страшно этому радовался. Писал он легко (приговаривая «никогда не пиши стихов, они сами напишутся»), но считал, что профессионал не может обходиться «без тренировки», как тяжеловес без
ежедневного поднятия гирь.
Ему чрезвычайно претила любая ложь – и «благая», и невольная. Ненависть к лицемерию он усвоил в советское время – главной «антисоветчиной» он считал советские газеты, лживо рапортовавшие о мифических успехах, в том числе в голодные 70-е. Он легко и азартно втягивался в споры о «светлом советском прошлом» и, надо признать, не имел на этот счет никаких иллюзий, в отличие от многих избалованных представителей «бомонда». Серёжа познал подлинную цену рухнувшей «системы», морившей половину страны голодом, во время его поездок к бабушке в Новосибирск, ибо Москва всегда жила относительно благополучно, продукты в неё свозились со всей страны. (Кстати, я сам в это время жил на Волге, в Саратовской области – тогда в продмаге г. Вольска можно было купить ТОЛЬКО вермишель, кильку, хлеб, соль, спички и водку. ВСЁ! Колбасу мама покупала в НИИ раз в неделю по жребию – 200 грамм от одной палки, выделявшейся на коллектив; про масло мы только слышали, что оно где-то существует; очередь за молоком нужно было занимать в 5 утра.. Книжная, интеллектуальная цензура не нуждается в комментариях. Но не будем о
грустном). Как яростно он негодовал, вспоминая студенческие «колхозные» поездки, отработки научных сотрудников на овощебазах, стройках, заводских задворках в качестве дешевой рабсилы (после МАИ он некоторое время был научным сотрудником в НИИ Машиноведения АН СССР)!
Ещё большую неприязнь Серёжа испытывал к новому дикому отечественному капитализму, который он считал продолжением прежней политики пренебрежительного самоупоения власти, равнодушной к простым людям («кто-нибудь видел партийного функционера, оставшегося не у дел?!» – восклицал он).
Духовные воззрения Серёжи сформировались как буддистские. Идеи единства мига и вечности, небесного и земного, внутреннее приятие человеком благости мироздания с целью достижения нирваны, жажда осознания себя как частички божественного миропорядка были органичными свойствами его самоощущения. Его вполне можно было назвать «болтливым Буддой» – сотни, тысячи его баек, притч, нередко с «олбанскими» языковыми вывертами, светились непоказной добротой и невероятным остроумием.
Цитировать нашу личную переписку не стану, но несколько общеизвестных высказываний Сергея приведу:
- Человек не должен «прощать» другому его несовершенства: все люди одного роста, каждый рождён таким, как есть – человек должен понимать и сострадать. Дзен – это способность видеть всё таким, какое оно есть, и в первую очередь не лгать самому себе.
- Будда говорил: не нужно измышлять, а если уж измыслил – помни, что это измышление. Все идеологии – это игра, а не истина. Детей в школе нужно учить думать, а не знать – педантично усвоенное знание отупляет, сужает взгляд человека.
- Может ли «похвастаться» какая-нибудь религия или философия, кроме буддизма, отрицанием самое себя по достижению своих целей? Только Будда говорил: «Когда обретёте нирвану – отбросьте Учение». Глупо таскать с собой плот, перебравшись на нём через реку на другой берег...
Второй страстью Серёжи (после поэзии), органично связанной с его воззрениями, было НЕБО во всех его ипостасях. Выпускник авиационного института, он не стал авиатором, но зато перечитал все книги (и технические, и художественные, и военно-исторические), связанные с авиацией, регулярно следил за технологическими новинками (постоянно общаясь с профессионалами на форуме компании «Сухой»), переиграл во все видеоигрушки с «леталками». Не говоря уже о бесчисленных стихах, в которых небо метафорически выступает критерием наивысшей чистоты и высоты человека:
можно легко
прожить без обеда
без баб
без радостей
без печалей
а попробуй
пару минут без неба
только предупреди
чтоб тебя откачали
Ну еще, конечно, он обожал велосипед: гонял на нём по Москве и за ее пределами, чтобы согнать «пузо» и просто для удовольствия.. Однако если стереть весь поэтический, социальный и прочий спортивный глянец и заглянуть внутрь ясной Серёгиной души – там повсюду мы увидим ЛЮБОВЬ. Безграничную, бескорыстную любовь к каждому существу за то, что оно есть. К любым, самым бездарным читателям, к опустившимся бомжам, бродячим кошкам (которых он кормил) – ко всем..
Как любой тонко организованный человек, он страдал от земных невзгод – в последние годы ему пришлось пережить смерть родителей, брата, давали о себе знать и собственные болячки. О том, что творилось у него внутри на самом деле, он не говорил почти никому. Острая боль и тоска одиночества прорывались лишь в трагически заострённых стихах, по-есенински исповедальных
и одновременно простых, ясных по форме.. Закончу свой короткий мысленный диалог с Сергеем строфами из его стихотворений, которые договорят то, о чем никогда вслух не скажут ни друзья, ни теперь уже он сам.
…Всяк из нас носит крест свой всецело.
Не бывает крестов золочёных.
У одних этот крест ярко-белый,
У других он такой же, но чёрный…
***
…Я мог бы нажать на газ,
Я мог бы нажать на тормоз,
Я мог бы вывернуть руль,
Или просто закрыть глаза...
Но гляжу, не спуская глаз,
Как приближается Космос
Со звездными дырами пуль,
И светом, который за...
***
…Дайте мне безутешных,
Женщин и стариков…
Я запутался в здешних
Попытках меня обмануть…
Вместо рук тянутся клешни,
Но я и таких готов
Не ввергать в ад кромешный…
Спасу и таких как-нибудь…
Потеря Сергея Патрушева невосполнима. После его ухода в мироздании осталась зиять черная дыра. Хочется верить, что свет его далёкой таинственной звезды будет отражаться на лицах всех тех, кто по-прежнему ищет истину вместе с ним в его волшебных стихах. Самые сокровенные из них теперь можно найти только в Интернете.
Сергей Привалов, музыковед
Санкт-Петербург
26.04.2012